передать в поликлинику врачу Ковалевой Марине конверт. В конверте были его неотправленные письма.
ОСТРОВ ЖЕЛАНИЯ
Ветер от норд-оста начал разыгрываться на четвертые сутки пути. До острова Желания оставалось две вахты хода. Шулепов, стоя на мостике с потухшей папиросой во рту, тревожно всматривался в небо. Затем он зашел в штурманскую рубку, промерил циркулем остаток пути по курсу и вздохнул.
— Замерьте силу ветра, — коротко бросил он через плечо Тимофею.
Тимофей замерил. Семь баллов.
— Прикиньте угол сноса, — снова потребовал Шулепов.
Тимофей быстро рассчитал и доложил.
— Возьмите право семь градусов. Будем надеяться, что успеем убежать от шторма.
И снова Шулепов вышел на наветренное крыло мостика и застыл там, всматриваясь вперед.
Тимофей тоже вышел из рубки и стал на подветренном крыле.
Темные, серые тучи быстро заволакивали все небо. Начало ощутимо покачивать. Волны только еще набирали силу, они были еще недлинные, но их было много, и они упрямо стучали одна за другой в правую скулу парохода.
Белые гребни возникали там и тут, и вскоре уже все море забелело «барашками» до самого горизонта.
Нос «Тавриды», как поплавок, вскидывался на очередной волне и заметно рыскал влево при каждом ударе. «Ничего осталось немного, успеем дойти. Не разыграешься по-настоящему, убежим мы от шторма, убежим. — Тимофей покрепче взялся за поручни мостика. — Тряси, тряси нас мы выдюжим. Нам бы только туда успеть, а обратно ветерок попутным будет, мили две в час прибавит нам. И правильно сделает. Мне очень нужно поскорее вернуться в Мурманск, очень, Марина… — Тимофей улыбнулся, представив, как она сейчас сидит и читает его письма… — Я верил, что придет эта минута, верил!»
— Вахтенный! — Окрик капитана прервал его лирические размышления. Тимофей бросился в рубку.
— Слушаю, Ардальон Семенович.
— Точку дайте. Возьмите радиопеленги.
Тимофей посмотрел на часы. Черт, замечтался. Он быстро включил радиопеленгатор, надел наушники и сквозь шорохи и треск в эфире стал ловить далекие голоса радиомаяков. «Ту-ту-ту-у-у-у… Ту-у-ту-у-у» — чуть слышно пропищала морзянка. «Уд» — это с мыса Гусиного… Так, позывной ясен, теперь пеленг… Слышно совсем плохо… Еще раз… Так… Есть пеленг.
Тимофей быстро поймал пеленги трех радиомаяков и нанес точку на карту. Она почти совпала со счислимой. До острова оставалось около двадцати миль.
Капитан удовлетворенно кивнул.
— Дойдем, — вдруг потеплевшим голосом проговорил он. — Еще как дойдем, а? Как вы думаете, Тимофей Андреевич?
— Думаю, дойдем, — подтвердил Тимофей.
— Вот и хорошо. А обратно-то уж как-нибудь… Вы только с разгрузкой не задерживайте. Ветерок нехороший, лед за собой притащит. — Капитан ткнул карандашом в карту. — По последней сводке лед стоит в тридцати милях севернее острова, так что часов через пятнадцать-двадцать он пожалует и в эти места. А нам он не нужен, не нужен нам лед. Корпус у нас не ледовый…
Тимофей слушал капитана, стараясь понять его озабоченность. Не хотелось верить в то, что лед сможет закрыть пароходу обратную дорогу. Преувеличивает батя… Отдельные льдины, конечно, появятся, но ведь их легко обойти. А чтобы все море затянуло льдом — нет, в это трудно поверить.
А капитан задумчиво продолжал:
— Лет восемь назад я бывал в этих местах. Тоже чистое море было. А утром проснулся — все затянуло льдом. И ветерок не сильнее был. Очень подвижные они, ледовые поля, очень. Парусят хорошо. С ледоколом едва вырвались на чистую воду, чуть не зазимовали. Так что учтите, Тимофей Андреевич, все от вас зависит, от быстроты разгрузки.
В эту ночь спать Тимофею не пришлось. К вечеру «Таврида» пришла к месту назначения и вошла в маленькую бухту, окруженную отвесными черно-белыми скалами.
— Залив Утешения… Ничего себе, утешение… Взглянешь на эти дикие скалы — на душе кошки скребут, — проворчал третий помощник.
«Таврида» подошла к небольшому деревянному пирсу. Тут же полетели на берег швартовые концы, и судно было подтянуто к причалу. Можно начинать выгрузку.
Тимофей вместе с боцманом хлопотал на палубе, готовясь поднять из трюма первый строп груза.
Однако еще до того как с борта был подан трап на пирс, на палубе уже появились зимовщики. Обрадованные приходом в неурочный час судна, они окружили матросов, обнимали их, угощали дорогими папиросами и задавали бесконечные вопросы: откуда вы, братцы? Как там на материке? Какие фильмы привезли?
Тщетно Тимофей уговаривал их не мешать — от него отмахивались: «Что ты, друг? Куда гонишь? Дай поговорить со свежими людьми…» — «Да ведь льды»… — «А-а, что там льды, мы на них сидим второй год. Ты не бойся, выгрузим все в момент, только не путайся под ногами».
Уговоры не действовали. Тогда Тимофей дал команду лебедчикам, и из трюма поплыли первые стропы груза.
Грохот лебедок, плывущий над палубой груз, деловые команды — все это само собой разогнало толпу на палубе. Зимовщики спустились на пирс и быстро растаскивали стропы мешков, ящиков, бочек…
Хорошо работают ребятки. Молодцы…
— Эй, грузовой! — послышался крик с пирса.
Тимофей выглянул за борт. Там стояли два зимовщика.
— Что вам?
— Ты бы догадался чайку нам по рюмочке поднести, а то спина стала что-то плохо разгибаться.
На пирсе дружно засмеялись.
— Рановато согнулись ваши спины, еще полный трюм груза, — отшутился Тимофей.
Он поднялся на мостик. В каюте капитана сидели трое бородатых парней с берега. На столе стояла бутылка коньяку и закуска. Однако капитан не пригласил Тимофея к столу. Тимофей передал просьбу ребят о «рюмке чая» и сказал, что, наверное, надо уважить эту просьбу, Капитан кивнул.
— Только при одном условии: сумеете выгрузить не за десять, а за шесть часов — каждому зимовщику, работающему на разгрузке, выдадим по стакану спирта. — Он повернулся к бородачам и спросил: — Как, поддержите, начальники?
— Поддержим.
— Ну и отлично. Спирт ваш, закуска
